Hиколай Лухминский Саратов ЛЕТНИЙ САД Вот и все. Кончился бал-маскарад. Всем отказали в бокале шампанского. Каждый исходу не рад. Радуйтесь! Я хоть не знаю доподлинно, Все же по виду слуги Предполагаю: оно пересолено. Мы же себе не враги. Радость Нас от отказа должна переполнить вдвойне. Мало ль какая намешана гадость В этом коварном Пойле! Вас привлекает садовый уют? Ой ли? Незаменимый на летний период, Полный фонариков всяких, причуд и причудливых масок, Он постепенно лишается красок К осени, как фонари опадут. Ну-ка, откажемся все от излишнего, Молча промолвим "увы" И устремим, разомлевши, на ближнего Взоры медовые От распирающей нас нелюбви. Скоро прибудут танцовщики новые, Чтобы не видеть в упор Наши обледеневшие статуи. Также исправное до сих пор Чертово колесо. Вот и все, Солнце мое незакатное. * * * Я хотел въехать в город на белом слоне, Чтоб в сиянии снежном меня бы никто не приметил, Чтобы был я один перед городом, тонущем в свете, А уехал в карете, навеки поднявшись с колен. Тень моя, не бросай меня в этот момент. Будь девицею нежной, прекрасною будь вопреки мне. А когда я опять соберусь всех навеки покинуть, Тень моя, ты поймешь, что другое совсем не по мне. Тень моя, напои меня теплым вином, Если раз возвратясь, принесу под ребром три осколка Дорогого свинца, а потом буду долго-предолго, До рассвета тебе говорить об одном, об одном: Я хотел въехать в город на белом слоне. КОГДА Когда ты встретишь бога на земле, Скажи: он что-то не додумал. Нехорошо бросать детей тогда, Когда они чертовски смертны. Ну, возрази мне, что же ты молчишь, Зачем ты так внезапно умер, Папа, Забери меня в Париж. Когда случится ядерный финал, Мы будем с ним уже знакомы По дневникам, по платежам, по жизни - По моей и нашей жизни. А может, если все переменить, Все тут же станет по-другому? Папа, Отучи меня курить. Когда с откоса рухнул этот дом, Я думал, он вот-вот вернется. Я ждал его, я очень ждал, Стоял, стоял, и даже простудился. Скажи, что он взойдет к утру, Что есть на свете притяженье солнца, Папа, Неужели я... РОССИЙСКИЙ ЭТЮД Она любила собирать налоги. Она известна как княгиня Ольга. Ей были ведомы технические силы Нагнутых сосен и высокого огня. Все было не безоблачно вначале. И хроника исполнена печали. Она сидела, утирая слезы - Что было дальше, всем известно без меня. Ну и что, господа, все к столу, ничего не стряслось. То, что завтра стряслось, это все еще крупный вопрос. Пробило двенадцать - не надо стесняться. Вот рябчики, вот ананас, вот в сметане сморчок, Пейте, дети, сегодня за вами приедет волчок. Она любила мастерить кормушки, Она любила птичек и зверушек: Кругом с собой носила горностая, А подчиненные носили воробьев. Она совсем не фифа из романа, Ее глаза ничуть не два обмана, Обманов либо много, либо нету: Ей по карману не транжирить слов. Ну и что, господа, все по баням, растопим тоску. Нам ли, старым прожженным древлянам, висеть на суку. Пробило как надо, попаримся стадом, Нам виселица ни за что никогда не грозит, Айда веселиться, вон факел под дверью сидит. ПОКЛОНЕНИЕ МОЩАМ Вдоль по речке с острогой в кустах, в тростниках, По железной дороге в стальных башмаках Я ходил, но сошел на траву там, где был Камень с именем бога. Возле имени небо светло синевой, Возле камня сидела торговка халвой. Я спросил, как пройти; оказалось легко: Не сидеть взаперти, там и будет доро га, чабрец и кинза, аромат как в раю, Одуванчики заняли всю колею, Потому и телеги там ездят в объезд, Потому работяги с насиженных мест Не срываются, чтобы увидеть Храм имени бога. Я увидел, и внове не видел совсем: Храм без кровли, без кровли и вовсе без стен, Только окна, без стекол, без стекол и рам - Все разбили, как только построили храм, И строители, чудом упившись своим, Уходили отсюда и стали, как дым. Дым валил надо мной и стремился к реке. Я пошел, как велел он, и в этом - Звук имени бога. Над рекой, над мостом, над разбойным гнездом Дым прогнулся, как мост, и растаял потом, Я же отдал разбойникам десять монет, Ибо жизни с собой не носил, да и нет, Жизнь вокруг, и какая! Окрестный апрель, Где с плотины, рыдая, летела форель, Где хрустящие звери бежали в капкан, Сами жизни отмерили напополам. Я уселся под деревом. Имя его я не знаю.